Заметки Норберта Жабы с пресс-конференции Александра Солженицына в Стокгольме (10 декабря 1974 г.)

После пресс-конференции, благодаря разговору с чиновником из МИДа, отвечавшем за весь визит и распорядок дня Солженицына, мне удалось связаться с госпожой Солженицыной, которая пригласила нас на семь вечера в их номер в «Гранд Отеле», чтобы мы могли вручить наше обращение. Солженицын принял нас очень тепло, его слова я передаю без изменений. Я рассказал ему, что выслал 60 экземпляров «Архипелага ГУЛАГ» в Польшу и около 20 экземпляров по-русски – в СССР.

На вручение Нобелевской премии приехало около шестидесяти зарубежных журналистов. Кроме них присутствовали все постоянно аккредитованные здесь корреспонденты плюс шведская пресса. В общей сложности – около двухсот человек в зале. Микрофон работал плохо, переводчица и ее помощница переводили неточно, неправильно (это была какая-то россиянка). Солженицын говорил по-русски, а она переводила на английский. Шведского переводчика не было. Переводчица иногда упускала слова Солженицына, порой не находила в английском аналогов его специфическим и резким формулировкам, и из-за этого в переводе часто терялась главная мысль или острота высказываний. Сам Солженицын, неискусный в интервью, запутывался в обилии подробностей и понапрасну углублялся в «историю», из-за чего на вопросы не всегда следовали внятные ответы. Был договор, что утром ему передадут вопросы в письменной форме, которые он потом разделил по группам, но сделать это успели не все, поэтому вопросы задавались и устно. Конференция длилась с 13.00 до 17.30 со всего одним, десятиминутным, перерывом. На середине встречи более чем половина присутствующих вышла, а жаль: под конец, уже немного устав, Солженицын был краток и ёмок – и как раз тогда говорил об идеологии. Ранее шведское телевидение посвятило ему 15 минут, и во всех радиопрограммах его уже сокращали.

Я допускаю, что утром его начнут травить в мировом масштабе, поскольку он резко нападал не только на коммунизм, но и на социализм с марксизмом; цитировал Маркса, призывавшего к террору как во времена Французской революции, расправлявшейся таким способом с противниками, припоминал предложения Марата. Еще он сказал, что не социалист и его зря таковым называют.

Он начал с критики западных журналистов, ищущих сенсаций, а не нравственно-идеологической проблематики и ее смысла, говорил, что они искажают мысль интервьюируемых, что наивны и не понимают СССР. 

И сам извинялся перед нами за то, что не искушен в проведении пресс-конференций (шведы дали ему полный карт-бланш, служащие МИДа и шведской «безопасности» только проверяли удостоверения, чтобы не допустить присутствия нежелательных лиц или манифестаций, а перед зданием отеля стояло полтора десятка полицейских. Всё прошло спокойно и мирно, без демонстраций – никто не протестовал, когда Солженицын нападал на социализм, несколько раз даже раздавались аплодисменты. Но сама конференция была хаотичной, одной из худших на моей памяти в плане организации. Однако благодаря искренности и обстоятельности высказываний – особенно интересной. Стихийной!)

Солженицын упрекал прессу в «наивности» за попытки интервьюировать в СССР «man on the street» и за разговоры по телефону в Москве. Начал он с ответа на вопрос о Рауле Валленберге, молодом шведском дипломате, который спасал венгерских евреев и был похищен россиянами в 1944 году. Солженицын считает, что Валленберг еще жив, и упрекает евреев, что, мол, не смогли мобилизовать мировое сообщество, чтобы спасти того, кто спас столько евреев, – а ведь они на это способны и уже вытащили из российских тюрем многих евреев. (Скоро его обвинят в антисемитизме, вот увидите.)

В первую очередь нужно бороться не за то, чтобы люди эмигрировали из России или восточных стран, а за «Freedom at home» – за мир в собственном доме, то есть в коммунистических государствах.

Солженицын говорил о необходимости борьбы народов Восточной Европы против зла, о том, что каждый народ должен начать и упорно сражаться со злом и угнетением в своей стране.

Настаивал, что его неправильно поняли, что он не противник демократии, просто Россия сегодня готова к демократии еще меньше, чем в 1917 году, когда дошло до резни. Это нужно учитывать и демократический режим в России устанавливать постепенно.

Еще он говорил о Украине, Эстонии, Латвии, Польше. Восхищался неповиновением литовцев в лагерях.

Западный коммунизм сотворил легенду о ХХ Съезде партии. А Сталин виноват в искажении сущности коммунизма. Некоторые молодые советские коммунисты с этим согласны и говорят, что исправить это не могут. Медведев – очень удобный режиму пропагандист, формирующий ложное мнение о коммунизме специально для Запада. Здесь Солженицын очень долго полемизировал с книгой Медведева, доказывая, что не только Сталин, но и Ленин с Марксом были создателями теории о необходимости террора, и постулируя неверие в социализм с человеческим лицом. Сталин был только исполнителем предписаний Ленина и Троцкого. А Ленин наследовал Марксу. «Никто так хорошо не защищает режим, как Медведев».

Очень резко Солженицын высказался о режиме Чаушеску в Румынии и еще что-то сказал о Югославии, Тито и Михайлове, но этого я не понял. Он говорил о «югославском мифе».

Объявил, что, несмотря на публичную дискуссию, его взгляды всё более сближаются со взглядами Сахарова. Сослался на второй номер «Континентов».

Мировое сообщество должно оказывать давление на СССР, чтобы поляки, всё еще там удерживаемые, могли вернуться на родину.

По его мнению, представители русской культуры будут и дальше эмигрировать, выдавливаемые силой. Но это не поможет: от оппозиции СССР уже не избавится.

Он против революции и кровопролития и призывает к «революции нравственности», в которой нуждается и Запад.

Сравнивая жизнь на Западе и на Востоке, Солженицын критиковал западный материализм, а США (промышленников) упрекал в готовности продать Москве свободу за быструю прибыль. Говорил, что «революция» не решает ни одной проблемы.

Хочет вернуться и вернется в нормальную Россию.

Также «шокирован» плохими переводами своих книг. На Востоке часто переводят лучше, так как талантливейшие писатели, лишенные возможности писать то, что думают, становятся переводчиками. 

Литература на Западе свободна не в полной мере, ведь издатель, заинтересованный в продаже как можно больших тиражей, убеждает писателя подлаживаться под вкусы масс. Раньше, когда писатель писал только для читательской элиты, когда не родилось еще явление массовой литературы, свободы у него было больше. Солженицын призывал писателей не поддаваться издательскому давлению.

Несмотря на определенную хаотичность, этот обзор, тем не менее, содержит важнейшие мысли Солженицына.